Неточные совпадения
Только два раза в неделю посижу да пообедаю у
генерала, а потом поедешь с визитами, где давно не был; ну, а там… новая актриса, то на русском, то на
французском театре.
Нужно ли рассказывать читателю, как посадили сановника на первом месте между штатским
генералом и губернским предводителем, человеком с свободным и достойным выражением лица, совершенно соответствовавшим его накрахмаленной манишке, необъятному жилету и круглой табакерке с
французским табаком, — как хозяин хлопотал, бегал, суетился, потчевал гостей, мимоходом улыбался спине сановника и, стоя в углу, как школьник, наскоро перехватывал тарелочку супу или кусочек говядины, — как дворецкий подал рыбу в полтора аршина длины и с букетом во рту, — как слуги, в ливреях, суровые на вид, угрюмо приставали к каждому дворянину то с малагой, то с дрей-мадерой и как почти все дворяне, особенно пожилые, словно нехотя покоряясь чувству долга, выпивали рюмку за рюмкой, — как, наконец, захлопали бутылки шампанского и начали провозглашаться заздравные тосты: все это, вероятно, слишком известно читателю.
Тогда на месте А. А. Волкова, сошедшего с ума на том, что поляки хотят ему поднести польскую корону (что за ирония — свести с ума жандармского
генерала на короне Ягеллонов!), был Лесовский. Лесовский, сам поляк, был не злой и не дурной человек; расстроив свое именье игрой и какой-то
французской актрисой, он философски предпочел место жандармского
генерала в Москве месту в яме того же города.
Разумеется, что при такой обстановке я был отчаянный патриот и собирался в полк; но исключительное чувство национальности никогда до добра не доводит; меня оно довело до следующего. Между прочими у нас бывал граф Кенсона,
французский эмигрант и генерал-лейтенант русской службы.
Генерал занимался механикой, его жена по утрам давала
французские уроки каким-то бедным девочкам; когда они уходили, она принималась читать, и одни цветы, которых было много, напоминали иную, благоуханную, светлую жизнь, да еще игрушки в шкапе, — только ими никто не играл.
— Уверяю вас,
генерал, что совсем не нахожу странным, что в двенадцатом году вы были в Москве и… конечно, вы можете сообщить… так же как и все бывшие. Один из наших автобиографов начинает свою книгу именно тем, что в двенадцатом году его, грудного ребенка, в Москве, кормили хлебом
французские солдаты.
Лаврецкий, бог знает почему, стал думать о Роберте Пиле… о
французской истории… о том, как бы он выиграл сражение, если б он был
генералом; ему чудились выстрелы и крики…
— Ах, сделай милость, не было! — воскликнул
генерал. — Как этих негодяев-блузников Каваньяк [Кавеньяк Луи Эжен (1802—1857) —
французский реакционный политический деятель,
генерал. В дни июньского восстания 1848 года возглавил военную диктатуру и использовал ее для беспощадного разгрома парижского пролетариата.] расстреливал, так только животы у них летели по сторонам…
С 15 июня 1808 года по 19 февраля 1809 года под командою
генерала Палафокса она выдерживала жесточайшие штурмы превосходящих
французских сил.
Иностранное золото гоняло продажного корреспондента по всему свету, а теперь его миссия заключалась в том, чтобы проникнуть в планы
генерала Блинова, поездка которого на Урал серьезно беспокоила немецких,
французских и английских коммерсантов, снабжавших Россию железными, изделиями.
Словом сказать, Капотт до того преуспел, что когда, по истечении двадцати пяти лет, маркиз де Сангло объявил ему, что он произведен в
генералы, то, несмотря на свое
французское легкомыслие, он хлопнул себя по ляжке и прослезился.
Тот, без всякого предварительного доклада, провел его в кабинет генерал-губернатора, где опять-таки на безукоризненном
французском языке начался между молодыми офицерами и маститым правителем Москвы оживленный разговор о том, что Лябьев вовсе не преступник, а жертва несчастного случая.
— Выхлопочу! — отвечал Углаков и, не заезжая к отцу, отправился в дом генерал-губернатора, куда приехав, он в приемной для просителей комнате объяснил на
французском языке дежурному адъютанту причину своего прибытия.
Славный Моро [Моро Жан Виктор (1761–1813) —
французский полководец, сражался под началом Наполеона; после конфликта с ним уехал в 1805 г. в Америку; восемь лет спустя вернулся в Европу и в мундире русского
генерала воевал против наполеоновской армии.], поспешая с берегов Миссисипи на помощь Европе, восставшей против своего победителя, не мог проехать мимо уженья трески, не посвятив ему нескольких часов, драгоценных для ожидавшего его вооруженного мира, — так страстно любил он эту охоту!
Ане всегда очень нравилось внимание князя; ей с ним было веселее и как-то лучше, приятнее, чем со старушкой княгиней и ее
французскими роялистскими
генералами или с дьячком русской посольской церкви.
— Но в таком случае, — возразил с улыбкою русской
генерал, — вашему величеству надлежало бы поощрять нас к этому. Прекрасное неустройство, которым мы истребляем
французских фуражиров!
Шагах в десяти от него, наблюдая почтительное молчание, стояли
французские маршалы,
генералы и несколько адъютантов.
Человек пять
французских офицеров и один польской
генерал выбежали из Тайницких ворот на набережную.
— По обыску в лодке нашлись съестные припасы; гребцы объявили, что везли их в Данциг для стола
французского коменданта,
генерала Раппа…
Миновав биваки передовой линии, они подошли к нашей цепи. Впереди ее, на одном открытом и несколько возвышенном месте, стоял окруженный офицерами русской
генерал небольшого роста, в звездах и в треугольной шляпе с высоким султаном. Казалось, он смотрел с большим вниманием на одного молодцеватого
французского кавалериста, который, отделись от неприятельской цепи, ехал прямо на нашу сторону впереди нескольких всадников, составляющих, по-видимому, его свиту.
— И, сударь! Румянцев, Суворов — все едино: не тот, так другой; дело в том, что тогда умели бить и турок и поляков. Конечно, мы и теперь пожаловаться не можем, — у нас есть и
генералы и генерал-аншефы… гм, гм!.. Впрочем, и то сказать, нынешние турки не прежние — что грех таить! Учители-то у них хороши! — примолвил рассказчик, взглянув значительно на
французского учителя, который улыбнулся и гордо поправил свой галстук.
Последние слова
генерал хотя и говорил по-русски во
французском ресторане, но все-таки счел за лучшее сказать почти шепотом Бегушеву.
Недаром
генерал Шангарнье, приглашая однажды
французское собрание разойтись по случаю каникулярного времени, рисовал картину успокоения на лоне природы, с эклогами Виргилия в руках.
«Гостила она у нас, но так как ко времени сенной и хлебной уборки старый
генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле, то прислал за нею карету перед покосом. Пришлось снова биться над уроками упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с
французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, строго запрещавший дочерям куренье, не войдет.
Небольшая сцена немецких
генералов и
французского бригадира, известного Моро де Бразе, в лагерной палатке на Пруте, при всей своей краткости и сжатости, передает очень живо всех этих господ.
— Князь Филипп Шлезвиг-Голштейн-Лимбург, — отвечала она, — министр курфирста Трирского барон фон-Горнштейн, контролер финансов князя Лимбурга в Оберштейне де-Марин, литовский маршал Михаил Огинский,
генерал французской службы барон Вейдбрехт, министр полиции в Париже Сартин.
В то же время
французский главнокомандующий
генерал Жоффр обходит правый фланг германской армии и заставляет ее очистить Лилль.
Видишь, ты, например, миловидную девочку, некогда бегавшую с корзинкой из магазина, а теперь разъезжающую по Невскому на рысаках, — знай, что эта девочка получает субсидию; видишь франта в бриллиантовых перстнях, сорящего деньги по
французским ресторанам, тогда как прежде он бегал в пальтишке, подбитом ветром, в греческую кухмистерскую, — знай, что франт этот получает субсидию; видишь мелкую чиновную птаху, манкирующую службою и появляющуюся во всех увеселительных местах, тогда как жена его сбежала от него на квартиру, нанятую ей его начальником, — знай, что чиновная птаха эта получает субсидию; видишь журналиста при пятистах подписчиках, уже два года защищающего идеи заштатных
генералов, — знай, что журналист этот получает субсидию; видишь…
Французские войска на всех театрах войны были гораздо малочисленнее австрийских, но у них было оживление, энергия, были способные
генералы, которые своими рискованными и порой непредвиденными движениями окончательно сбивали с толку заплесневевших австрийских
генералов.
Когда гвардейские полки прибыли в Петербург и подошли церемониальным маршем к Зимнему дворцу, все офицеры получили в награду за поход третное жалованье, а солдаты по рублю; конногвардейскому полку, как отбившему
французское знамя в битве, пожалован георгиевский штандарт. Георгиевские кресты были даны великому князю Константину Павловичу, Багратиону, Милорадовичу, Дохтурову и другим
генералам. Кутузов за все время похода получил Владимира I степени и фрейлинский вензель для дочери.
—
Генерал, ваша слава, облетевшая весь мир, возбудила во мне страстное желание представиться вам, я был бы крайне счастлив, если бы заслужил ваше расположение, — сказал он на чистейшем
французском диалекте, картавя на букву «р».
Успех
французского революционного оружия обеспокоил всех европейских государей. Император Павел послал в Австрию вспомогательный корпус под начальством
генерала Розенберга, но Англия и Австрия обратились к русскому императору с просьбою — вверить начальство над союзными войсками Суворову, имя которого гремело в Европе. Его победы над турками и поляками — измаильский штурм, покорение Варшавы — были еще в свежей памяти народов.
На основании этого маркиз де ла Шетарди отправил на следующий день курьера к
французскому посланнику в Швецию, чтобы
генерал Левенгаупт, стоявший со своей армией на границе, перешел в наступление. Так как прибытие курьера в Стокгольм потребовало немало времени, то осуществление переворота было отложено до ночи на 31 декабря 1741 года.
На лицах
французских,
генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания.
Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял
генерал; но
французские солдаты остановили его.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все
генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты
французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро-меньших усилий, неприятель бежал) испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв ПОЛОВИНУ войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения.
Четыре дня тому назад у того же дома, к которому подвели Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два
французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и
генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустана. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильне, из которого отправлял его Александр.
Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова — где стояли французы — бумагу от
генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда, и за всё что́ у них возьмут заплатят, если они останутся.
Увидав русского
генерала, он по-королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на
французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
На этот полусовет были приглашены: шведский
генерал Армфельд, генерал-адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым
французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек — граф Штейн, и наконец сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvrière [основою] всего дела.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его
генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то
французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, чтò делалось на этом месте.
— Чтò ты говоришь? — спросил он у
генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на
французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
Кутузов, казалось, был чем-то озабочен и не слышал слов
генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Бòльшая часть лиц
французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Все
генералы, офицеры, солдаты
французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
— Очень хорошо, извольте подождать, — сказал он
генералу по-русски, тем
французским выговором, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к
генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что-то выслушать), князь Андрей с веселою улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.